Боль пронзила ее хрупкое тело, когда она упала на каменный пол. Запах крови и плесени, даже гниющей плоти, витал в воздухе. Она ощутила холодный камень, прижавшись грязной щекой к его шероховатой поверхности и крепко зажмурившись.
Безумное бормотанье заключенных гулким эхом отдавалось в ее ушах, заставляя сердце сжиматься.
Она услышала, как в коридоре со скрежетом проворачивается замок в двери и стала медленно подниматься на ноги. Её кости протестовали, вызывая резкие приступы боли. Она, однако, не обратила на боль внимания и встала так прямо, как только могла, наклонившись немного вперед, чтобы держаться за решетку темницы.
— Джозеф? — прошептала она хриплым от криков голосом, вырывавшихся из неё несколько минут назад. Ответа не последовало. Её взгляд лихорадочно метался в поисках его.
— Где ты, Джозеф? — воскликнула она, не обращая внимания на хихиканье других заключенных.
Наконец, дверь открылась. Громко шагая вниз, он спускался по ступенькам с властным видом человека, который знает, что делает. С высоко поднятой головой, скрестив руки на груди, он осматривал обитателей каждой камеры, остановившись только у последней, чтобы посмотреть на хрупкую, почти болезненную девушку, которая цеплялась за решетку изнутри.
— Джозеф! Почему … почему я здесь? — спросила она торопливым шепотом.
Джозеф смотрел на девушку некоторое время, затем расслабился и уже не выглядел таким жестким, как раньше.
— Аида, — произнес он, протянув руку, чтобы коснуться ее лица.
— Ты можешь поверить в то, в чем они обвиняют меня? — спросила она, вдруг схватив его руку своими маленькими ладонями и притянув к себе. Глаза ее наполнились слезами.
— Ведьма, не так ли? — пробормотал мужчина, и Аида могла поклясться, что услышала в его голосе едва заметную обиду. Она с тоской смотрела как он отстраняется.
— Совершенно верно! Но насколько это нелепо? Я?! Ведьма?! Не могу поверить, что они так говорят! — со слезами лепетала она.
— Я не знаю, но если они обвиняют тебя в таком преступлении, значит, так оно и есть, — заявил он, слегка приподняв голову, и Аида поняла, что он говорит это с уверенностью.
Она с горечью отвернулась. Очень трудно было осознать, что человек, который был ей близким, так легко соглашался с обвинением.
— Но ты хотя бы все еще любишь меня? — спросила она и поняла, что все вокруг вдруг стало тише и она не слышит своего голоса.
— Конечно, да.
Она смотрела, как он уходит. Тишина резала ей слух, и, обессилив, она рухнула на колени. Желание заплакать исчезло, и слезы, казалось, высохли. У нее пересохло в горле и она почувствовала пустоту внутри. Так вот каково это — быть преданным?
Через два часа ее вытащили на улицу, привязали к деревянному столбу и все это время она смотрела на мужчину, которого все еще любила.
Она взглянула на небо и позволила себе обмякнуть и притвориться, что все это сон. Почувствовав, как огонь коснулся ее ног, она снова открыла глаза и в последний раз посмотрела на Джозефа…
ИСТОРИИ
Боль пронзила ее хрупкое тело, когда она упала на каменный пол. Запах крови и плесени, даже гниющей плоти, витал в воздухе. Она ощутила холодный камень, прижавшись грязной щекой к его шероховатой поверхности и крепко зажмурившись.
Безумное бормотанье заключенных гулким эхом отдавалось в ее ушах, заставляя сердце сжиматься.
Она услышала, как в коридоре со скрежетом проворачивается замок в двери и стала медленно подниматься на ноги. Её кости протестовали, вызывая резкие приступы боли. Она, однако, не обратила на боль внимания и встала так прямо, как только могла, наклонившись немного вперед, чтобы держаться за решетку темницы.
— Джозеф? — прошептала она хриплым от криков голосом, вырывавшихся из неё несколько минут назад. Ответа не последовало. Её взгляд лихорадочно метался в поисках его.
— Где ты, Джозеф? — воскликнула она, не обращая внимания на хихиканье других заключенных.
Наконец, дверь открылась. Громко шагая вниз, он спускался по ступенькам с властным видом человека, который знает, что делает. С высоко поднятой головой, скрестив руки на груди, он осматривал обитателей каждой камеры, остановившись только у последней, чтобы посмотреть на хрупкую, почти болезненную девушку, которая цеплялась за решетку изнутри.
— Джозеф! Почему … почему я здесь? — спросила она торопливым шепотом.
Джозеф смотрел на девушку некоторое время, затем расслабился и уже не выглядел таким жестким, как раньше.
— Аида, — произнес он, протянув руку, чтобы коснуться ее лица.
— Ты можешь поверить в то, в чем они обвиняют меня? — спросила она, вдруг схватив его руку своими маленькими ладонями и притянув к себе. Глаза ее наполнились слезами.
— Ведьма, не так ли? — пробормотал мужчина, и Аида могла поклясться, что услышала в его голосе едва заметную обиду. Она с тоской смотрела как он отстраняется.
— Совершенно верно! Но насколько это нелепо? Я?! Ведьма?! Не могу поверить, что они так говорят! — со слезами лепетала она.
— Я не знаю, но если они обвиняют тебя в таком преступлении, значит, так оно и есть, — заявил он, слегка приподняв голову, и Аида поняла, что он говорит это с уверенностью.
Она с горечью отвернулась. Очень трудно было осознать, что человек, который был ей близким, так легко соглашался с обвинением.
— Но ты хотя бы все еще любишь меня? — спросила она и поняла, что все вокруг вдруг стало тише и она не слышит своего голоса.
— Конечно, да.
Она смотрела, как он уходит. Тишина резала ей слух, и, обессилив, она рухнула на колени. Желание заплакать исчезло, и слезы, казалось, высохли. У нее пересохло в горле и она почувствовала пустоту внутри. Так вот каково это — быть преданным?
Через два часа ее вытащили на улицу, привязали к деревянному столбу и все это время она смотрела на мужчину, которого все еще любила.
Она взглянула на небо и позволила себе обмякнуть и притвориться, что все это сон. Почувствовав, как огонь коснулся ее ног, она снова открыла глаза и в последний раз посмотрела на Джозефа…